– Ну… И у меня нежданно… – не видя Артема, говорил Сухой. – Вернулся сын. Я-то боялся, все. Ни слуху, ни духу. А он живой. И с женой. Помирились, кажется. Радость. Ладно, давай Прошку твоего.
– Проша… Прошенька. Иди сюда. Вот как его теперь выманишь, заразу эту? Ему бы поголодать чутка, сам бы вышел за кормом. А тут… Не, не тащи его. Свинья насилия не любит. Дай, есть способ.
Артем встал, не доходя. Смотрел на Сухого. В глазах щипало. От смрада?
Сухой отступил, разрешил специалисту. Бригадир снял с крюка жестяное пустое ведро и надел его Прошке на голову. Порось остолбенел сначала, захрюкал вопросительно, потом начал пятиться задом. Тогда Петр Ильич взял его за хвост и, подтаскивая, стал задом наперед направлять к выходу из загона.
– Других держи, главное дело.
– А никто и не лезет.
Прошка, глядя в ведро, стал послушным. Через хвост им руля, вывели из загона в два счета. Сняли ведро. Петр Ильич почесал порося за ушами, а потом ловко сунул ему в приоткрывшийся от удовольствия рот веревочную петлю, за клыки подальше просунул и над долгим рылом ее сверху затянул. Привязал веревкой к столбику, к опоре загонной ограды. Артем за этим не наблюдал: сто раз видел и сам делал. Смотрел на Сухого.
Тот наконец обернулся.
– О! Проснулись!
Подошел, обнялись.
– Анечка. С возвращением.
– Ты как, дядь Саш?
– Справляемся потихоньку, – улыбнулся Сухой. – Соскучился.
– Здоров, путешественник! – протянул левую руку Петр Ильич: в правой уже был длинный узкий нож для колки, больше похожий на заточенный штырь. – Так, Санлексеич. Подержи его минутку.
– Хотел удивить тебя свеженьким, – улыбнулся Сухой. – Испортил ты мне сюрприз.
Прошка натянул веревку насколько сумел, но веревка короткая была. Задние ноги ушли от столба так далеко, как смогли, но рыло, веревкой захваченное, все равно никуда от него деться не могло. Но Прошка не верещал, не ожидал смерти. А тут еще Сухой его приласкал, и кабанчик попритих, задумался.
Петр Ильич сел на корточки рядом, почесал Прошке бок, пальцами слушая пульс. Нашел через шкуру и ребра – сердце. Приставил левой рукой к нужному месту нож, еще даже не царапая кожу. Другие свиньи потянулись с любопытством пятаками поближе, чтобы разобраться, что происходит.
– Ну, бывай.
Взял – и правой ладонью с размаха по рукояти хлопнул. Как гвоздь забил. Нож вошел сразу по ручку. Прошка дернулся, но устоял. Пока ничего еще не успел понять. Петр Ильич вытащил лезвие из раны. И аккуратно заткнул дырку тряпочкой.
– Все, отходи.
Прошка постоял-постоял, потом его повело. Задние ноги подкосились, он сел на зад, но тут же поднялся. И снова упал. Завизжал, сознавая предательство. Попытался встать, но уже не смог.
Кто-то из свиней смотрел на него своими пуговками без участия, кто-то продолжал жрать из корыта. Прошкина тревога никому из них почему-то не передалась. Он завалился на бок, стал дергать ногами. Повизжал. Навалил бурых кругляшей. Затих. Все это остальных не касалось. Они, кажется, вообще не заметили совсем близко прошедшей смерти.
– Готовченко! – сказал Петр Ильич. – Я разделаю, на кухню тогда доставлю. Что сказать-то? Запечь? Рульку потушить?
– Запечь или потушить, Тем? – спросил Сухой. – Раз уж все равно сюрприз не состоялся.
– Запечь лучше.
Сухой кивнул.
– Ты как?
– Как? Не знаю даже, с чего начать.
– Пойдемте. Что тут стоять. Где пропадал?
– Где? – Артем оглянулся на Аню. – В Полисе был. Сюда никто не приходил из Полиса? От Мельника? Или вообще чужие? Меня спрашивал кто-нибудь?
– Нет. Все тихо. А должны были?
– А наши возвращались ночью из центра? С Ганзы? Никаких слухов не приносили?
Сухой внимательно посмотрел на него.
– Что случилось? Случилось что-то, да?
Вышли из хлева на станцию. Из-за красного аварийного света казалось, что это Александр Алексеевич резал свинью. Или Артем.
– Пойдем перекурим.
Отчим Артемова курения не одобрял. Но сейчас не стал бухтеть. Вынул из портсигара скрученную папиросу, протянул. Аня тоже угостилась. Отошли подальше от жилья. Задымили сладкое.
– Я выживших нашел, – сказал Артем просто. – Других выживших.
– Ты? Где? – Сухой покосился на Аню.
Артем разлепил губы, чтобы продолжить, и вдруг задумался. Независимая станция – ВДНХ. И Сухой – ее начальник. А бывают тут независимые?
– Он правду говорит, – подтвердила Аня.
– Ты не знаешь?
– Я? Не знаю, – аккуратно, чтобы не обидеть исхудавшего еще больше и обритого Артема, произнес Сухой.
– Среднее звено, – определил Артем. – Ладно.
– Что?
– Дядь Саш. Все долго рассказывать. Давай я суть. Мы не одни уцелели. Весь мир выжил. В России разные города. Запад.
– И это тоже правда, – сказала Аня.
– Запад? А что война? – нахмурился Сухой. – Продолжается, что ли? А эфир пустой почему? Почему никто этих выживших тут не видел?
– Глушат эфир. Как в советское время, – попытался объяснить Артем. – Потому что война якобы продолжается.
Это Сухой понял.
– Знакомо.
Артем прищурился недоверчиво.
– Знакомо?
– Проходили такое. А кто? Красные?
– Ты Бессолова знаешь? – спросил Артем.
– Бессолова? – повторил Сухой. – Это с Ганзы который?
– Нет никакой Ганзы, дядь Саш. И Красной Линии нет. И скоро совсем не будет. Скоро это все объединят, чтобы вместе противостоять общему врагу. Чтобы никогда не вылезать из метро никуда. Такой сценарий пошел.
Сухой как бы поверил, но уточнил еще у Ани на всякий случай:
– Это еще кто-то знает? Что в других городах выжили?
– На Полисе вчера во всеуслышание объявили, – ответила она. – Это правда, Александр Алексеевич.
– Весь мир выжил? И как живут? Лучше нашего?
– Не знаю. Не говорят, – объяснил Артем. – Было бы хуже – точно сказали бы.
Сухой прикурил от одной папиросы, слишком быстро вышедшей, сразу другую.
– Еб – твою – мать.
Посмотрел немного на красную лампу.
– Ты этому Бессолову должен что-нибудь? – спросил Артем.
– Нет. Что бы? Я его и видел только раз, на Ганзе.
– Это хорошо. Дядь Саш… Надо закрыть станцию. Закрыть ее, чтобы никто к нам не прошел оттуда. И людей подготовить. Нужно, чтобы ты им все рассказал. Они тебе поверят.
– К чему подготовить?
– Их надо вывести отсюда. Вывести их из метро. Пока это еще возможно. Наших хотя бы.
– Куда вывести?
– Наверх.
– Куда именно? На станции двести человек. Женщины, дети. Куда ты их хочешь повести?
